Плащ и мантилья - Констанс О`Бэньон

Когда Ноубл въезжал в ворота, прибитая к ним табличка заскрипела, качаясь на ржавых петлях при очередном порыве ветра. Посмотрев вверх, он едва смог прочитать название ранчо, до такой степени табличка пострадала от непогоды. Ноубл осмотрелся вокруг, всюду подмечая острым взглядом фермера свидетельства заброшенности. Северное пастбище, где некогда паслась тысяча голов скота, ныне пустовало. Повсюду виднелись признаки засухи – трава казалась соломенной, а знойный ветер гонял во все стороны перекати-поле. Призрачное безмолвие нарушали только одинокие трели пересмешника и карканье ворона.

Отец как-то сказал ему, что Техас – земля не для тех, кто слаб духом, и он был прав. Эта земля едва не погубила Ноубла и все еще могла это сделать, хотя он не сдался бы без борьбы.

Ноубл приближался к гасиенде, и ему все больше становилось не по себе. Статные дубы, растущие вдоль дороги к дому, были едва живы. Их ветки горестно поникли, а большая часть листьев приобрела осеннюю окраску, хотя был разгар лета. Сухая листва хрустела под лошадиными копытами. Мать Ноубла привезла эти дубы в Техас молодыми деревцами, когда приехала сюда, чтобы выйти замуж за его отца.

Пришпорив мерина, Ноубл выехал на склон, откуда открывался вид на гасиенду, которая некогда была одной из достопримечательностей Техаса. Сам Сэм Хьюстон [2] часто гостил в Каса дель Соль. Его дружба с отцом Ноубла началась давно – они сражались бок о бок при Сан-Хасинто. И позже, когда Хьюстон стал президентом республики Техас, он не забыл старого друга. Теперь Сэм Хьюстон был мертв, и что-то неуловимое умерло вместе с ним. Теперь Техас был уже не тот, а Каса дель Соль казалась напоминанием о прошлом, ушедшем навсегда.

Ноубл почувствовал облегчение, увидев, что гасиенда не исчезла, хотя земля вокруг дома была усеяна обломками черепицы. Копыта его лошади гулко цокали по камням, когда он ехал через двор. В прудах плавали мертвые листья, и вода больше не текла из мраморных фонтанов, привезенных из Испании, когда строился дом.

Это место явно пустовало. Когда-то в Каса дель Соль работали более сотни вакерос и слуг. Куда же они все делись?

Спешившись, Ноубл зашагал по хрустевшим под сапогами сломанным плиткам. Глубоко вдохнув, он поднялся на крыльцо и распахнул массивную парадную дверь. Внутри было темно, в воздухе ощущался запах пыли и плесени. Когда глаза Ноубла привыкли к сумраку, он увидел, что вся мебель и ценные картины из холла исчезли. Сапог его задел осколок стекла, и, наклонившись, он подобрал куски разбитой вазы, которой владело несколько поколений его предков.

– Я вернулся, отец!

Голос Ноубла отозвался гулким эхом в высоком сводчатом потолке, но ответа не последовало.

Он направился в кабинет отца, однако там было пусто, как и в других комнатах.

– Отец, где ты?

С замирающим сердцем Ноубл взбежал по ступенькам, двинулся по темному коридору к спальне отца, открыл дверь и шагнул внутрь.

Пусто.

– Отец, я дома, – прошептал он, понимая, что никто его не услышит.

Сгорбившись, словно под тяжестью, опустившейся на его плечи, Ноубл медленно побрел вниз. Он помнил эту комнату согретой теплом любящей семьи, напоенной запахами лимона, кожи и старого дерева…

Неужели отец умер? Быть может, дон Рейнальдо Винсенте, хозяин Каса дель Соль, не вынес позора и бесчестья, которые обрушились на его единственного сына? Но где тогда его сестра Сабер?

Войдя в музыкальную комнату матери, Ноубл без сил прислонился к стене. Материнское фортепиано – свадебный подарок отца – исчезло… Он закрыл глаза, представляя эту комнату наполненной музыкой и смехом. Ему казалось, что он видит мать за роялем, ее проворные пальцы, бегающие по клавишам…

Ноубл тряхнул головой, пытаясь отогнать призраки прошлого, но это было не так-то легко. Одиночество давило на него тяжким бременем. Может быть, отец и сестра уехали навестить родственников в Испанию? Но нет, хозяин никогда не покинул бы свое ранчо, когда засуха подвергает опасности его стада.

Хорошенькая малютка Сабер, с нежным фарфоровым личиком и голубыми глазами матери, была тринадцатилетней девочкой, когда Ноубл покинул дом. Теперь ей должно быть восемнадцать – она уже взрослая сеньорита. Он почувствовал стыд, что так мало думал о ней все эти годы. Сейчас ему мучительно хотелось увидеть сестру, убедиться, что с ней все в порядке.

– Поднимите руки, сеньор! – раздался вдруг позади него громкий голос. – Медленно – если вам дорога жизнь.

Человек говорил по-испански, и Ноубл ощутил холодное дуло, упершееся ему в спину.

– Повернитесь, сеньор, только без резких движений. Я не буду испытывать угрызений совести, если мне придется убить вас.

Ноубл поднял руки и медленно повернулся. На его губах заиграла улыбка, когда он увидел Алехандро Саласара. Представители трех поколений семьи Саласар носили звание старшего вакеро в Каса дель Соль. Звание это принадлежало Алехандро столько времени, сколько Ноубл себя помнил.

– Неужели ты застрелишь меня, Алехандро? – спросил он.

Изумление и недоверие на морщинистом лице старика сменились радостью. Алехандро был высоким и худощавым, его волосы и усы совсем поседели, но глаза оставались блестящими и почти черными.

– Сеньор Ноубл! Слава богу, вы наконец вернулись!

– Хорошо же ты меня встречаешь, Алехандро, – отозвался Ноубл. – Не возражаешь, если я опущу руки?

В глазах старика блеснули слезы.

– Я ждал вас каждый день, хозяин, и никогда не переставал надеяться, что вы вернетесь.

Ноубл положил руку на плечо Алехандро, словно боялся не устоять под тяжестью слов, которые старик мог сейчас произнести. Слов, подтверждающих то, что он подозревал и во что не хотел верить. Старший вакеро никогда не назвал бы его хозяином, будь отец жив.

– Где мой отец и моя сестра? – собравшись с духом, спросил Ноубл.

Алехандро печально покачал головой:

– Должен с прискорбием известить вас, что ваш отец скончался два месяца назад. Он долго болел. – Старый вакеро вытер слезу со щеки. – Ему так хотелось дожить до вашего возвращения, но он был слишком слаб. Можно считать благом, что все его страдания в прошлом.

Горе сжало сердце Ноубла. Ему понадобилось время, чтобы вновь обрести дар речи:

– Ты был с ним до конца?

– Да, хозяин.

Угрызения совести обожгли Ноубла, словно внутри у него притаилась ядовитая змея. Это ему следовало быть с отцом в его последние дни! Но он был слишком поглощен собственными неприятностями.

– Отец спрашивал обо мне?

– Каждый день, пока его ум был ясен. А потом он разговаривал только с вашей доброй матушкой, как будто видел ее рядом. Мне бы хотелось верить, что они сейчас вместе.